Эммелин явно неудачно выбрала себе «хозяйку». С прибытием её светлости подозрения Алекса насчёт козней Денфордов и леди Оксли ещё больше усилились, особенно когда он задумался над тем, что стояло за появлением Эммелин в его жизни. Быть может, они надеялись, что публичное место послужит хорошей сценой для того, чтобы опозорить Эммелин, а заодно и его самого?

Ведь леди Оксли благословила свою дочь на брак с Хьюбертом, потому что была уверена (как и почти все в обществе), что Седжуик, по-видимому, никогда не женится и титул барона будет наследовать Хьюберт или его потомок. Даже женитьба Седжуика на Эммелин не охладила надежд графини, потому что у молодой жены Алекса было слабое здоровье и она никогда нигде не появлялась.

Однако жизнерадостная, полная сил леди Седжуик – особенно такая, как Эммелин, – обошлась бы им слишком дорого для того, чтобы просто продемонстрировать несостоятельность его женитьбы. И одно Алекс знал совершенно точно: ни скупая леди Оксли, ни его скаредный кузен Хьюберт не наняли бы такую расточительную, такую непредсказуемую девицу.

И в довершение всего Джеку, согласившемуся поехать в оперу вместе с ним – ни по какой другой причине, а только для того, чтобы ещё раз взглянуть на новую танцовщицу, которую он заприметил раньше, – взбрело в голову выйти. В результате Алекс остался один лицом к лицу с яростью герцогини из-за того, что она не сможет познакомиться с Эммелин, и с раздражением леди Оксли на то, что в её ложе останется свободное место.

Взглянув на пустое кресло, Алекс подумал о той, которая должна была сидеть там, – об Эммелин. Что ещё она задумала? Он просто не мог отделаться от мысли, что она что-то затевает.

Он поправил платок на шее и снова обвёл взглядом заполненный публикой театр. За выдуманной болезнью Эммелин скрывалось что-то большее, а не просто желание избавиться от Денфордов – об этом он мог бы поспорить с Джеком на последний подписанный для него счёт.

– Я уже наслышана о вашей жене, лорд Седжуик, – громким шёпотом сказала герцогиня, указывая веером в его сторону, – а я в городе всего один день.

– Ничего удивительного, – тяжело вздохнула леди Оксли, – эта девушка необычная.

– Она, должно быть, совершенно необыкновенная, если так быстро привлекла внимание общества, не говоря уже о том, что завоевала вашу благосклонность, – заявила герцогиня, – хотя, как я слышала, вы не совсем на её стороне. По-моему, она необыкновенная.

– Да, она такая, – стараясь оставаться вежливым, согласился с ней Алекс.

– Он влюблён без ума, – вставил Хьюберт, наклонившись в кресле.

Алекса передёрнуло, он все больше убеждался, что в последнее время эти слова его кузен произносил слишком часто.

– Должна сказать, – герцогиня погрозила Хьюберту веером, – я по опыту знаю, что когда бароны Седжуики начинают искать себе невесту, они обычно женятся, потому что влюбляются. Их нисколько не волнуют приличия – могут жениться по любви и плевать на все последствия. – Это не было невероятно, но герцогиня Шевертон улыбалась. – Я бы сказала, придерживаются собственных интересов. И я желаю вам счастья, Седжуик. Не сомневаюсь, жене удалось зажечь огонь у вас в глазах, такой же, какой горел в глазах вашего деда, когда он вернулся из Парижа, обвенчанный с вашей бабушкой. Я никогда не считала необходимым сторониться её из-за того, что она была танцовщицей в опере, но…

– К-кем? – в один голос воскликнули Алекс и Хьюберт.

– Танцовщицей в опере, – повторила герцогиня так, словно скандальное прошлое их бабушки было всем известно.

– Ваша светлость, – поспешно сказала леди Оксли, – вы, вероятно, ошибаетесь. Эта старая дама ведёт свою линию от французской аристократии. Она даже доводится родственницей старому королю.

– Женевьева Денфорд, быть может, имеет право говорить о королевской крови, – фыркнула герцогиня, – но только полученной от связи, состоявшейся не на той постели. На постели оперной танцовщицы, я сказала бы.

Леди Оксли несколько раз безмолвно открыла и закрыла рот, словно слова не могли преодолеть этой немыслимой новости.

– Ваш дедушка страстно любил вашу бабушку, – обратилась герцогиня к Алексу, не обращая внимания на замешательство леди Оксли. – В Лондоне не было ни одной женщины, которая не завидовала бы его вниманию к ней. Проявите к своей жене такую же горячую любовь, и вы почувствуете себя счастливым человеком, как до вас ваш дед и, смею сказать, отец.

В ответ на этот мудрый совет Алекс мог только молча кивнуть, к тому же внимание герцогини снова обратилось к сцене, и она совершенно позабыла об ошарашенных людях вокруг себя.

Бабушка была танцовщицей в опере?

Теперь многое становилось понятным: её нежелание приезжать в город объяснялось главным образом не скорбью по мужу, а страхом того, что откроется её прошлое, что семья осудит её.

Слова герцогини, вызвавшие на лице Хьюберта выражение отвращения, оказали на Алекса совершенно противоположное воздействие, и ему захотелось громко рассмеяться.

Он прекрасно понимал то, что сделал его дедушка, и, что гораздо важнее, понимал, почему он это сделал. Он женился на женщине, которая похитила его сердце, на той, без которой не смог бы жить.

Не смог бы без неё жить… Но ведь именно об этом говорил и Роулинз.

Тем временем леди Оксли, леди Лилит и Хьюберт старались объяснить герцогине, как она ошибается относительно вдовствующей женщины, и пытались собрать жалкие остатки фамильной чести, которая, очевидно, ничего не значила для их деда.

И внезапно Алекс понял, что должен сделать выбор: вести такую жизнь, как Хьюберт с леди Лилит, как леди Оксли, стараясь любой ценой добиться высокого мнения в обществе, или жить, как убеждал его Джек, считаясь только с велениями своего сердца и не прислушиваясь к мнению света.

Он должен жениться на Эммелин. Он женился бы сегодня же вечером, если бы это было возможно – и к чёрту общество, к чёрту правила пристойности. Он нашёл женщину, в которую влюбился до потери сознания, и ему нет абсолютно никакого дела до того, что скажут в свете.

В антракте он принесёт извинения и объяснит, что не может наслаждаться вечером, когда его жена так серьёзно больна. Он использует репутацию влюблённого в своих интересах и в два счёта будет дома.

Как только закончилось действие и опустился занавес, Седжуик встал.

– Примите мои извинения, ваша светлость, леди Оксли, – поклонился он двум пожилым дамам, – но беспокойство о жене, к сожалению, не позволяет мне остаться.

– Хм, – усмехнулась леди Оксли, скептически приподняв бровь, – подозреваю, что с вашей женой все в порядке. Лилит говорит, что сегодня днём на Бонд-стрит ваша жена была вполне здорова, чтобы отправить вас в долговую тюрьму и разъезжать в карете Темплтона. Знаете, по-моему…

Алекс дальше не слушал. Эммелин ездила в экипаже Темплтона?

Его прежнее старомодное чувство семейного долга снова выступило на первый план.

«Ты даже не знаешь эту девушку и хочешь жениться на ней? Сумасшествие! Каприз!» – возмутился его внутренний голос. —

Алекс подавил свои сомнения и ухватился за принятое решение. Теперь он новый Седжуик и больше не будет занудой, он энергичный и дерзкий человек.

И все благодаря ей… Насколько он знал Эммелин, у неё было разумное объяснение, а если нет, она преподнесёт какую-нибудь выдумку, которая будет столь же восхитительна.

– Седжуик, – герцогиня направила на него лорнет, – буду рада послезавтра видеть у себя вас вместе с женой. С удовольствием познакомлюсь с женщиной, которая, совершенно очевидно, похитила ваше сердце.

– Боюсь, это невозможно, – заявил он, снова поклонившись. – Её здоровье…

– Послезавтра, Седжуик, – выпрямившись в кресле, повторила леди, и это прозвучало как приказ, а не как приглашение.

Повернувшись, чтобы принести извинения остальному обществу, Алекс обнаружил, что не он один стремится поскорее покинуть ложу леди Оксли. Мисс Мебберли уходила в сопровождении своей матери, и по тому, как шевелились губы леди, было ясно, что она отчитывает дочь за недостаточное внимание к графу.